Легенда о любви и красоте[СИ] - Лиана Делиани

Лишившись опоры, нищий рукой ухватился за стену. Виола, очнувшись от увиденного, помогла ему дойти до лохани. Она предоставила нищему справляться с купанием самому, но, опасаясь, как бы ему не стало хуже, на всякий случай, не решилась выйти.

Когда он вымылся, Виола набросила на него шерстяной плащ и уложила на своей постели, считая, что там ему будет лучше, чем в углу. От тепла кровь хлынула с новой силой, и Виола, отвязав передник, наполнила его снегом и приложила к лицу нищего.

Она долго, ожесточенно терла золой его одежду до боли в пальцах, потом, не удовлетворившись этим, пошла на реку и выполоскала ее в проточной ледяной воде. Смертельно уставшая, она из последних сил отодвинула лохань и устроилась спать у очага.

Утром она проснулась, пока нищий еще спал. На губах и крыльях носа у него остались следы запекшейся крови, но дыхание выровнялось. Уходя, она оставила ему поесть у очага.

— Ишь ты, явилась, богачка, — насмешкой приветствовала ее хозяйка трактира.

— Сегодня уже месяц, как я работаю, стало быть, вы должны мне полдуката, — холодно сказала Виола, не реагируя на насмешку.

— Вчера ты не работала, так что до вечера месяц не полный, — ответила трактирщица.

И все же, перед уходом Виолы, она достала деньги и кинула на стол.

Виола постаралась пройти через городские ворота не одна, присоединившись к группе крестьян. Впрочем, в этот день в воротах стояли другие стражники и не обратили на нее внимания.

К ее приходу нищий разжег огонь и наносил воды. Он надел свою высохшую одежду, и по свежим пятнам на ней, Виола поняла, что у него снова шла кровь.

— Где ты была? — спросил он, едва она присела у очага.

— Работала, — коротко ответила Виола.

— Но тележку ты оставила… — он вопросительно взглянул на нее.

Только тут Виола поняла, что нищий ведь ничего не знает из того, что происходило за то время, что он провел в каменоломнях. Она не собиралась делиться с ним подробностями, но слова сами хлынули вдруг потоком, освобождая ее от многодневного груза беспокойного одиночества.

— Тебе не нужно туда больше ходить, — сказал нищий, выслушав Виолу.

— Поговорим об этом, когда тебе станет лучше, — сердито отрезала она, в глубине души, не веря в то, что сказала.

Нищий перебрался обратно в свой угол. Слушая ночью его кашель и тяжелое дыхание, Виола старалась отогнать от себя мысль о том, что он так и не оправится.

На следующий день, выйдя вечером из трактира, Виола увидела нищего с тележкой, ожидающего ее.

Он уходил вместе с ней из лачуги по утрам и заходил за ней вечером в трактир, откуда они вместе возвращались в лачугу. Днем он постепенно распродавал те горшки, что оставил Виоле перед уходом в каменоломни. Как заметила Виола, судя по темпам, с которыми уменьшалось их количество, у него это получалось лучше, чем у нее.

После дня, проведенного на холоде, он нещадно кашлял, продолжала идти кровь, и Виола устала повторять:

— Прекрати, а то не поправишься.

В ответ нищий молчал, а она понимала, что он упрям ничуть не меньше нее, и будет продолжать поступать так, как считает нужным.

Граф Урбино в трактир больше не являлся, но стражники продолжали бражничать каждый вечер, многозначительно хмыкая при виде Виолы. Она подходила к их столу с каменным лицом, и на какое–то время между Виолой и ими установилось вооруженное перемирие.

Но однажды вечером, двое из них подкараулили ее во дворе трактира. Не говоря ни слова, они скрутили девушку. Чтобы она не кричала, один зажал ей рот рукой. В ответ Виола впилась зубами в кожу с такой силой, что стражник выругался, обдав ее запахом перегара.

В следующие несколько мгновений произошло что–то непонятное, Виолу уронили на землю, рядом осели оба похитителя. Приподнявшись, Виола разглядела у стены фигуру нищего. Наклонившись вперед и опираясь о стену, он пытался отдышаться.

Поднявшись на ноги, Виола сделала шаг к нему.

— Цела?

Не в состоянии говорить, она кивнула, прислонившись к стене рядом с ним.

— А ты? — чуть отдышавшись, задала она тот же вопрос.

В слабом свете, исходившем из щелей трактирных ставен, она разглядела, как он тоже кивнул.

Оттолкнувшись от стены, нищий подошел к лежащим без движения силуэтам и наклонился. Виола услышала, как звякнуло что–то металлическое. Она шагнула ближе, чтобы лучше видеть, что происходит.

— Ублюдки, — недобро усмехнулся нищий, выпрямившись, и бросил в тележку меч и снятые со стражников пояса с прикрепленными к ним ножнами.

В лачуге, после ужина, нищий сказал ей:

— Больше ты в трактир не ходишь.

На сей раз она не стала возражать.

— Ты убил их? — после долгого молчания спросила Виола.

— Нет, — ответил он. — Но стражниками им больше не быть.

Утром, порывшись в уголке своей постели, Виола положила перед нищим полдуката, полученные за работу в трактире.

— Купи себе платье на смену, — сказал он, не притронувшись к ним.

Она посмотрела на свой порванный во время нападения рукав и пожала плечами.

Нищий снова закашлялся. Виола с тревогой наблюдала, как, когда приступ кашля закончился, он вытер с губ кровь.

— Не ходи сегодня никуда, — попросила она.

— Я ненадолго, — сказал он, взглянув на Виолу. В его глазах она увидела теплоту сочувствия и затаенной улыбки, словно он понимал ее тревогу и опасения, но знал, что ей под силу с ними справиться, и ненавязчиво хотел помочь ей тоже поверить в это.

И Виола почувствовала, как потеплело в груди.

В этот раз нищий, действительно вернулся скоро, как и обещал, а вечером у очага зазвучал привычный скрип гончарного круга.

Виола днем теперь чаще всего оставалась в лачуге. Она готовила обед, подметала, мыла посуду. После работы в трактире она стала лучше готовить, но по–прежнему вся работа по хозяйству вызывала в ней глубокое отвращение, душевный протест своей грубостью, приземленностью, грязью, которую приходилось вымывать и выметать. Но домашних забот было на порядок меньше, чем в трактире, и в дневные свободные часы она имела возможность отоспаться или погулять. Впрочем, гулять она вышла лишь однажды, но заметив издали волков, осторожно вернулась к лачуге. Больше она далеко от лачуги не отходила, и даже спускаясь к воде, внимательно оглядывалась по сторонам и брала с собой палку.

Но было кое–то, беспокоившее Виолу сильнее волков. Постоянный кашель нищего раздражал ее и раньше, но теперь он не столько раздражал, сколько тревожил. Она никогда не призналась бы в этом даже себе самой, но ей было страшно, что он сляжет или умрет, а она снова останется беззащитной и беспомощной, в одиночестве. У него продолжала временами идти кровь, и Виола заметила, что теперь он старается стереть ее с лица так, чтобы она не обратила внимания. Все это пугало ее настолько сильно, что она решилась поговорить с Симонеттой.